В.Сорокина
аспирантка кафедры международной журналистики МГИМО МИД России
Знания в современном мире приобретают все более хаотичный и неструктурированный характер, а критерии, по которым человек мог бы отбирать информацию, теряются и размываются [Бауман 2008]. В этих условиях ключевыми факторами восприятия становятся: 1) скорость передачи данных, сокращение отрезка времени между событием и получением сообщения об этом событии; 2) количество ежедневно получаемых реципиентом сообщений; 3) искажение смыслов, происходящее намеренно или случайно в процессе создания и передачи сообщения.Информация о событии, которую получает человек, обрастает таким коли-чеством дополнительных деталей, контекстов и мнений, что из новости может превратиться в симулякр события, связанный скорее с освещением события в СМИ и его обсуждением в интернет-пространстве, чем с реальными фак-тами и данными. В результате события “функционируют как набор знаков, предназначенных исключительно для своего повторения как знаков, а вовсе не для своей ‘реальной’ цели”. В этом случае общая картина мира может искажаться настолько, что обсуждение гиперболизированных СМИ явлений выходит за рамки будничных дискуссий и переносится на официальный уровень, влияя на принятие политических решений.
Стоит разграничивать понятия “инсценирование” и “пропаганда”: если пропагандист преследует в первую очередь политические цели, то для производителя инсценируемого контента (при условии его наличия) целью обычно выступает привлечение внимания и расширение аудитории. Инсценированное событие способно возникнуть без определенного заказчика или источника, так как может стать непредвиденным результатом деятельности ряда СМИ или акторов.
Инсценирование нельзя свести к стереотипам, фейкам, эффекту фрей-минга или к симулякрам, поскольку каждое из этих понятий отражает скорее один из возможных результатов инсценирования. Стереотипность здесь проявляется в установлении прочной смысловой связи, однако она присуща лишь успешному инсценированию, надолго закрепляющему созданный образ в сознании зрителя. Фейки1 и фрейминг [Entman 1993] могут быть характерным, но необязательным следствием инсценирования события, поскольку искажения и расстановка смысловых акцентов не всегда преднамеренны. Наконец, не все плоды инсценирования можно считать симулякрами, так как сосуществуют копии как реальных явлений, так и несуществующих. Говоря о таких понятиях, как “постправда” [Чугров 2017] и “гиперреальность” [Бодрийяр 2015], следует подчеркнуть, что они охватывают более масштабные явления, а инсценирование представляет собой только их структурную часть, хотя и неотъемлемую. Инсценирование давно использовалось как инструмент политики, однако только формирование “искривленного политического информационного пространства” постправды [Чугров 2017] привело к его повсеместному распространению.
ТЕАТРАЛИЗАЦИЯ И ИНСЦЕНИРОВАНИЕ. ОПЕРАЦИОНАЛИЗАЦИЯ ПОНЯТИЙ
Согласно наблюдениям исследователей, принципы представления материала в СМИ сходны с теми средствами, при помощи которых театр достигает своего эффекта. Аудиовизуальные медиа воздействуют на зрителя комплексно, объединяя язык, изображение, движения, жесты, мимику и интонации, тем самым обусловливая одновременно визуализацию, персонализацию и ритуализацию контента. За счет использования видеоряда (даже архивного) в материалах телевидения, а теперь и в мультимедийном онлайн-контенте создается иллюзия присутствия и актуальности, достигается практически тот же эффект “трех единств”, что и в классической драматургии. Несколько временных отрезков и локаций встречаются в одном медийном сюжете, и тем самым производят впечатление реальности демонстрируемого. Когда данными пре-имуществами информационного пространства стали пользоваться политики и другие публичные личности, такие выражения, как “политическая арена”, “политическое закулисье”, “авансцена”, “жонглирование заявлениями” и “марионетки” приобрели уже не переносный, но буквальный смысл.
“Театрализация”, однако, отличается от инсценирования. Представление определенной ситуации на сцене подразумевает наличие этой самой сцены , видимой зрителю. Аудитория понимает, что перед ней персонажи, а не реальные личности, и они действуют по тем правилам, которые задал организатор постановки.
Инсценирование функционирует по тем же принципам, однако “мимикрирует” под реальность.
Наш анализ понятия “инсценирование” опирается на исследования феноменов, сходных или смежных с инсценированием, которые нечасто оказывались в фокусе внимания ученых. Тем не менее рассматриваемые в статье труды, по мнению автора, отражают сущность тех или иных аспектов инсценирования, в то время как во многих иных работах оно упоминается лишь вскользь, без какого-либо анализа.
Наиболее детально разбирают инсценирование немецкие исследователи Т. Мейер, К. Шиха и М. Эдельман, изучающие этот феномен как инструмент управления общественным мнением и метод отправления власти. Необходимость более широкого употребления термина “инсценирование” как глобального феномена становится очевидной, если обратиться к ранним трудам таких ученых, как У. Бек и Ж. Бодрийяр. Инсценирование у них предстает не как результат действий отдельных акторов, а как следствие идущих в обществе процессов. Чтобы провести границу между двумя подходами, следует разделить инсценирование “на микроуровне” и “на макроуровне”, а также разграничить коммуникационный, социоантропологический и по-литологический аспекты. Поскольку феномен инсценирования часто упоминается в исследованиях по политической социологии для выстраивания базы смежных концепций, можно сделать вывод, что он достоин более тщательного изучения, особенно на фоне трансформации информационного пространства. Автор ставит задачу проанализировать понятие “инсценирование” с учетом различных аспектов гуманитарного знания.Термин “инсценирование” возник в 1820-1830-х годах в качестве производ-ного от французского термина “мизансцена” (mise en scène), который появился незадолго до этого [Fischer-Lichte 1998: 82]. Как отмечает Фишер-Лихте, изна-чально инсценирование обозначало организацию труппы и художественного материала для представления драматического произведения. В дальнейшем понятие получило столь широкое распространение, что стало относиться ко всем процессам, целью которых была презентация какого-либо события под определенным углом зрения. Так, в качестве инсценирования рассматри-вались все виды культурного перформанса, такие как ритуалы, церемонии, судебные заседания, политические собрания, спортивные мероприятия и т.д. Инсценирование в качестве медиаопосредованного политического пред-ставления является воплощением символической политики [Hoffmann, Sarcinelli 1999: 732]. Под символической политикой в узком смысле понима-ется публичное представление политика в долгосрочной борьбе за приобре-тение и удержание властных позиций [Kaase 1998]. Однако в нашей работе используется более широкое понимание символической политики как де-ятельности, “направленной на производство и продвижение/навязывание определенных способов интерпретации социальной реальности в качестве доминирующих” [Малинова 2012]. Кроме того, символическая политика,а вместе с ней и инсценирование, рассматриваются автором как специфиче-ский аспект “реальной” политики. Обзор истоков инсценирования обычно включает эпизоды, произошедшие до появления медиа в современном понимании и имевшие целью произве-сти на публику эффект. Э. Фишер-Лихте описывает события ХII в. – борьбу за папский престол Иннокентия II и Анаклета II [Fischer-Lichte 2001: 10], а П. Бурке отмечает схожие примеры во время правления Людовика XIV [Burke 1993: 158]. Авторы считают, что наиболее важными функциями исто-рических политических постановок в прошлом были: (1) установление обяза-тельного характера, надежности и предсказуемости политических субъектов, (2) легитимация претензий на власть и (3) закрепление в обществе ценностей с помощью создания идентификационного потенциала.
ХАРАКТЕРИСТИКА ПОНЯТИЯ: КОММУНИКАЦИОННЫЙ АСПЕКТ
Согласно Толковому словарю русского языка под ред. Д.Н. Ушакова, слово “инсценировать” имеет два значения: прямое – “переделывать в драму, приспособить литературное или иное произведение для постановки на сцене”; переносное – “изображать, устраивать что-либо с каким-либо намерением, стремясь внушить иллюзию подлинности”2. В коммуникологии закрепились два аспекта понятия: художественно-эстетический и социально-психологический, однако в практике политической коммуникации грань между ними стирается. С одной стороны, любой политический контент адаптируется для “постановки на сцене” (в данном случае в СМИ). С другой стороны, во многих случаях целью инсценирования может быть не обман и попытка выдать одно событие за другое, а драматургический эффект, привлекающий внимание аудитории. М. Эдельман проводит границу между используемыми приемами и тем экс-прессивным воздействием, которое они оказывают. Т. Мейер предлагает рассматривать инсценирование и как аналитическое, и как ценностно-нейтральное понятие – как набор техник или инструментарий, а Фишер-Лихте считает инсценирование “специфическим способом использования знаков в процессе производства медиаматериала”. Тем не менее в большинстве случаев понятием “инсценирование” обозначают своеобразное театрализованное представление, имеющее манипулятивный характер и вводящее аудиторию в заблуждение, отвлекающее ее от ключевой проблемы. По мнению К. Шихи и Р. Онтрупа, инсценирование – это просчитанный выбор, организация и структурирование средств выразительности с целью воздействия на публику. Важно, что все попытки перенести понятие из сферы театра на социальные отношения подразумевают целенаправленное создание собственного контекста, чтобы повлиять на зрителя. Так, с помощью термина “инсценирование” зачастую описывают только процесс, когда политики и сотрудники их штабов создают события для освещения в СМИ и драматически обыгрывают их. Для медийного представления масштабных явлений неизбежно используются методы воссоздания реальности посредством образов, идентично методам инсценирования. Любой дискурс включает в себя темы, процессы и сюжетные линии, а значит, не может строиться без частичной смысловой редукции со
держания за счет выборочного сужения темы до более простых и очевидных форм. Кроме того, помимо неизбежной трансформации материала в процессе его обработки журналисты сами преобразовывают политические явления, используя просчитанные стратегии и тщательно отобранные смысловые кон-тексты в концентрированной форме, пытаясь вписать то или иное событие в “продуманную комбинацию знаковых систем” [Meyer 2001: 49]. Примером может стать широкий спектр форм подачи медиаконтента, например, создание определенного образа, “концентрация” события, нарративов, символической мини-драмы, вплоть до специфической визуальной обработки. Можно выделить три инсценировочных уровня, через которые проходит политический контент в офлайн-СМИ:
1) уровень повседневной коммуни-кации, которая может осуществляться посредством “театральных техник” (ролевое поведение, в частности);
2) публичное инсценирование со стороны политиков;
3) адаптация контента сотрудниками СМИ для конкретных видов медиа, собственной аудитории в соответствии с редакционной политикой.
И отдельного внимания заслуживает процесс, начинающийся после того, как адаптированный таким образом материал потребляется сетевым обществом, которое в силу своих принципиальных отличий от общества традиционных медиа воспринимает, обрабатывает и распространяет информацию иначе, так как “сетевые структуры и являются новым мировым порядком, формирующим нормы, правила и регулирующим все стороны общественной и политической жизни”. В итоге мы видим, что после того, как исходный материал проходит каждый из этих этапов, автор инсценирования постепенно теряется, а целенаправленное “воздействие” сменяется задачей произвести “впечатление”. Неотъемлемой же частью инсценирования остается гиперболизация исходного сообщения. На основе изложенных замечаний автор предлагает следующее определение: инсценирование – это воздействие посредством медиа, результатом которого становится создание определенного образа, ситуации или устойчивой смысловой связи по аналогии с гиперболизированной вымышленной реальностью, “представляемой” на сцене.
ХАРАКТЕРИСТИКА ПОНЯТИЯ: СОЦИОАНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
С помощью инновационных медиатехнологий инсценирование вошло в повседневность, значительно изменив социальную реальность. “Театральные декорации” и приемы драматического повествования заняли важное место в жизни человека, чего не могло случиться до распространения телевидения и затем интернета. Здесь кроется ключевое отличие инсценирования реальности от традиционного социального конструирования, описанного П. Бергером и Т. Лукманом. В частности, медиа перемещают чужие драмы, произошедшие в далеких странах события и личные взгляды других людей в радиус нашего повседневного восприятия. А с ростом популярности онлайн-СМИ понятие “здесь и сейчас” теряет рамки и границы, как и социальная реальность, которая изначально ограничивалась физической близостью и контактами “лицом к лицу”. Современные медиа во много крат интенсивнее осуществляют “изменение масштаба, скорости или формы, которое привносится ими в человеческие дела”.
Примечательно, что в работе Бергера и Лукмана медиа получили явно второстепенную роль и упоминались лишь в единичных случаях, тогда как на момент написания книги (1966 г.) они уже занимали важное место в жизни человека. В качестве функции медиа ученые упоминали “подтверждение координат индивидуальной субъективной реальности”. Эту функцию они приписывали прессе, однако особого акцента на этом не делали – из чего следует вывод, что на месте газеты могли быть и другие медиа. Кроме того, они придавали равное значение разным жанрам – как прогнозам погоды, статьям, так и рекламным объявлениям. По словам Бергера и Лукмана, разнообразие контента позволяло читателю вернуться в реальный мир и разграничивало сновидения и действительность.В мире, описываемом Бергером и Лукманом, существовала четкая граница между реальностью повседневной жизни и другими реальностями, так как по-следние были “конечными областями значений”, отмеченными характерными способами восприятия. Сюда же исследователи относили реальность сновидений или теоретического мышления, а также игры. Примечателен пример театра, кото-рый приводился в качестве иллюстрации “переключения между реальностями”: авторы теории подчеркивали, что зритель “переносился” в другой мир в тот момент, когда поднимался занавес, и возвращался к реальности повседневной жизни, когда тот опускался. Предполагалось, что после этого реальность, пред-ставленная на сцене, казалась “незначительной и эфемерной” [там же: 20]. Можно с уверенностью сказать, что медиа стали оказывать принципиально иной эффект по сравнению с описанным в “Социальном конструировании реальности”. Реальность повседневной жизни все больше заменяется реаль-ностью медиа, а “значимым другим” может стать собеседник в соцсетях, а не человек из ближайшего окружения. Виртуальная реальность и технологии дополненной реальности целенаправленно вводят в повседневность мир “сновидений”, а границы между действительным и вымышленным стира-ются. Современный человек не имеет больше четкого понимания реального, поскольку его мир во многом виртуален и интерактивен, а инсценирование присутствует в каждой сфере его жизни.
ХАРАКТЕРИСТИКА ПОНЯТИЯ: ПОЛИТОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Развлекательная составляющая занимает все больше места во всех основ-ных сферах “общества впечатлений”, а медиа и политика в первую очередь следуют данной тенденции, стремясь сделать свой продукт наиболее востре-бованным. Для отражения этого феномена используется понятие “политейн-мент”, в рамках которого сочетаются концепции медиадемократии и “общества впечатлений” .Злоупотребление “политейнментом” может привести к негативным последствиям. Если повседневный опыт людей и информационная повестка избирательной кампании слишком далеки друг от друга, возникает угроза разочарования, усталости от политики и, в долгосрочной перспективе, дестабилизации политической системы. Поэтому эффективная, в ценностно-рациональном смысле “хорошая” политическая повестка столь же важна, как и успешность инсценирования событий. Если один компонент отсутствует, то вся система сталкивается с серьезными проблемами. Ориентация на развлечения в СМИ усиливает разрыв в качественных знаниях между “информационной элитой” и “публикой”, которую легко отвлечь от темы с помощью шоу и спецэффектов. Телевидение может показывать “реальность”, состоящую из поверхностного видеоряда, не относящихся к делу деталей и драматически представленных конфликтов, в которых, как правило, задействованы известные личности. А. Шумхен считает, что речь идет о необходимости “принятия политических решений вопреки средствам массовой информации” .Требование отделить политику от развлекательной составляющей и драматических эффектов будет неверным: политический дискурс включает в себя не только предмет и содержание, но также компонент публичного представления, который служит легитимации политических действий. Театральный элемент всегда играл важную роль в политической коммуникации, а в рамках политических мероприятий используются преимущественно опосредованные знаки-символы – будь то метафоры, жесты, флаги, эмблемы или слоганы. Более релевантен в рамках политической коммуникации следующий критерий приемлемости политического инсценирования: на фоне драматургических приемов и смысловой редукции должны оставаться явными и узнаваемыми главная проблематика и ключевые тезисы. Аудитории должны быть предоставлены разные аргументированные точки зрения по каждому вопросу. Тем не менее в процессе инсценирования подобные принципы за-частую не соблюдаются, во многом из-за того, что в политическом дискурсе при передаче информации неизбежно возникает некая форма “эстетической трансформации”.
СООТНОШЕНИЕ “РЕАЛЬНОГО” И “ИНСЦЕНИРОВАННОГО”
Также эстетической трансформации в процессе медиатизации подвергаются не только образы политиков и политические дискуссии, но и явления внутренней и международной политической повестки дня. В частности, медиа влияют на восприятие публикой криминальной ситуации: новости о преступлениях воздействуют на оценку реальности. Так, из-за масштабного освещения криминальной хроники в СМИ, вызванного стремлением привлечь больше внимания, реципиенты воспринимают совершенные с особой жестокостью преступления как часть повседневности. Возникает замкнутый круг: зрители чаще потребляют информацию о насилии, а медиа, отвечая потребностям аудитории, уделяют больше внимания сюжетам об убийствах. В итоге аудитория СМИ, активно освещающих криминальную хронику, уверена, что в обществе именно та ситуация, которую ей преподносят медиа. Например, репрезентативные опросы в Германии показали, что большинство уверено в росте преступности, тогда как по статистическим данным правоохранительных органов этот показатель постоянно снижался на протяжении последних десяти лет. Около 20% всех криминальных новостей касаются смертей и убийств, при том что реально на них приходится чуть более 0,01% от общего числа преступлений.Влияние на публику трагических и катастрофических событий, таких как террористические акты, в начале века описал Ж. Бодрийяр. Налет на “башни-близнецы” 11 сентября 2001 г., по определению Бодрийяра, стал “абсолютным событием, настоящей ‘матерью’ событий, событием в чистом виде, которое концентрирует в себе все другие события, которые никогда еще не происходили”. Ученый отмечал, что, с одной стороны, этот теракт стал событием, которое нельзя выдумать или спрогнозировать. С другой стороны, он был парадоксально ожидаемым и, как ни странно, желаемым событием, поскольку удовлетворял неосознанное стремление людей стать свидетелями падения сверхдержавы. Теракт в качестве “абсолютного оружия зла” заложил в сознании людей ощущение “символической угрозы”, или “глобального инсценирования угрозы терроризма”. Бодрийяр подчеркивает, что в первое время после теракта у людей не было даже приблизительного представления о причинах произошедшего. В итоге информация о теракте в сознании публики закрепилась в виде кадров из СМИ и наложилась на дискуссии, которые велись на фоне теракта. Так теракт превратился в медийное событие, т.е. симулякр, затмивший собой реальные факты. Понятия, введенные Бодрийяром, отражают механизм инсценирования реальности на глобальном уровне. Отправной точкой для инсценирования становится представление о некотором принципиально новом глобальном кризисе или событии, полученное из СМИ. В ходе обсуждения события в медиа и социальных сетях люди проецируют произошедшее на собственную социальную среду, прогнозируя опасности. Формирующаяся таким образом гиперреальность не поддается привычному порядку, который “может проявить себя лишь в реальном и рациональном”. В обществе, пребывающем в состоянии шока и страха, рождается стремление защититься от подобных кризисов в будущем, готовность изменить ради этой цели привычный жизненный уклад и принять экстренные радикальные меры. Однако расплывчатость гиперреального не позволяет принимать последовательные решения. В итоге действия, порожденные инсценированными рисками, сами приводят к возникновению новых угроз. Информация, основанная на “мифах о событии”, складывается в сознании человека в такое же неопределенное и гипертрофированное представление о реальности, которое при этом ни на секунду не становится статичным, а претерпевает изменения на фоне новых происшествий и распространения новых идей и мнений. Это состояние, которое Зигмунт Бауман называет “текучей современностью”, подразумевает, что происходит переход от мира, дававшего четкую характеристику событиям и явлениям и имевшего ряд социальных обязательств и условий, к миру текучему, свободному от подобных характеристик и условий. По мнению Баумана, в ходе непрерывного движения возникает новая действительность, люди становятся более мобильными и перестают ощущать, что связаны длительными обязательствами, поскольку все вокруг постоянно меняется. Одной из новых реалий “текучей современности” Бауман называет “исчезновение сил, способных поддерживать вопрос порядка и системы на политической повестке дня” .
ИНСЦЕНИРОВАНИЕ КАК ОДНО ИЗ ЦЕНТРАЛЬНЫХ ПОНЯТИЙ ТЕОРИИ РИСКА
Не имея неизменного – хотя бы на короткий промежуток времени – зна-ния о мире и происходящем вокруг, современный человек вынужден ежесе-кундно учитывать все риски, о которых он не имеет представления, поскольку их масштаб вырастает в несколько раз усилиями СМИ и социальных сетей. Сделанный им выбор, даже оказавшись “правильным” в конкретный момент, в следующую минуту может стать “неправильным”, поскольку обстоятельства изменились под воздействием поступившей информации.Ситуация постоянного напряжения и неопределенности приводит к тому, что человек погружается в перманентно тревожное состояние, которое в кризисные моменты перерастает в чувство паники и страха. Такое положение вещей чрезвычайно выгодно для политических акторов, стремящихся к кон-центрации власти в своих руках и управлению общественным мнением. В ус-ловиях глобального информационного противоборства акторы пространства политической коммуникации из этой ситуации стремятся извлечь преимуще-ства, чтобы воспользоваться кризисной ситуацией и завладеть общественным мнением, предложив людям, парализованным паникой и страхом, конкрет-ную и выполнимую рекомендацию по преодолению возбуждающей страх угрозы [Аронсон, Пратканис 2003: 157]. В наше время политические акторы могут воспользоваться “преимуще-ствами” кризисной ситуации даже тогда, когда ее не существует в реально-сти. Они учитывают стремление людей к предотвращению чрезвычайных ситуаций и прогнозированию возможных рисков, а затем предлагают план по переустройству общества или даже мирового порядка, который обещает им “защищенность” от будущих катастроф. Инсценирование реальности может использоваться как политическими акторами, стремящимися получить ресурсы власти, так и акторами, уже имеющими эти ресурсы, в том числе непосредственно государственными структурами. Именно за счет инсцени-рования рисков общество зачастую принимает непопулярные реформы, огра-ничивающие его свободу, и легитимируются политические режимы, которые в условиях отсутствия инсценированных угроз не смогли бы найти поддержку.Современное общество, определяемое Ульрихом Беком как “мировое общество риска”, предоставляет политическим акторам пространство для по-добных манипуляций. Его особенностью становится воплощение следующей формулы: “глобальный риск есть инсценирование реальности глобального риска” [Beck 2010: 10]. Бек подчеркивает, что решающую роль здесь играет стирание границы между риском как ожидаемой катастрофой и реальной катастрофой. В итоге с помощью воображения и инсценирования будущая катастрофа зачастую превращается в “самоисполняющееся пророчество”.
ВОЗМОЖНОСТЬ СОЗДАНИЯ “РАЦИОНАЛЬНОГО” ПОЛИТИЧЕСКОГО КОНТЕНТА
В работах, посвященных инсценированию, исследователи [Meyer 2000a; Fischer-Lichte 2001; Kuhn 2000] затрагивают вопрос о его приемлемости в кон-тексте ориентации общества на принципы демократии. Авторы сходятся в том, что, во-первых, требование отказа от инсцени-рования в политике бессмысленно в силу символической составляющей политических процессов, а в ходе социальных, коммуникативных и полити-ческих трансформаций оно получило более широкое распространение, чем когда-либо ранее. Спрос на подобный контент повысился, поскольку в ус-ловиях неопределенности, избытка фоновой информации и неспособности к ее моментальному анализу человек стал полагаться на эмоции, к которым и апеллирует инсценирование. Сложилось общество “новой толпы” [Чугров 2017], требующее простых решений и “желтых” новостей. Во-вторых, увеличение количества сообщений и каналов коммуникации привело к тому, что в приоритете оказались оперативность, емкость и образ-ность, что усиливает редукцию и упрощение фактов, а это, в свою очередь, упрощает задачу по установлению и навязыванию смыслов. Связи и метафо-ры, которые были бы неуместны при полном и контекстуальном освещении событий, кажутся людям логичными в редуцированных образах.
Подробно в журнале “Полис” (“Политические исследования), 6,2019. www.politstudies.ru