Не нравится мне в пылких речах С. Кургиняна обилие метафор. Хочется осуществить перевод с поэтического на научный язык.
Вот он говорит то, что сразу же «цепляет»: зловещая роль «карнавала», карнавализация общественной жизни, в которой душу отделяют от духа, личность отщепляется от коллективизма в погоне за весельем и удовольствиями, в слепом равнодушии к будущему.
Было? Было. Но ведь понятно, что «зловещую роль карнавала» нельзя понимать буквально – то есть запретить все творческие карнавалы, включая бразильский, венецианский, а заодно и вообще закрыв эстраду. Чтоб не шутили, понимаешь! Чтобы все ходили с постными лицами и не смели улыбаться…
«Зловещая роль карнавализации» - была. Но надо бы сбить градус поэтики у Кургиняна, а заодно и у Бахтина, чьи туманные тексты обсуждает Кургинян. Смысл метафоры не в том, что карнавал с масками и музыкой сам по себе плох.
Смысл в том процессе, который на языке науки можно назвать как «дезактуализация угроз». И который (процесс) может превратить общество в скопище полоумных гедонистов. В чём смысл процесса, без всяких бахтинских «карнавалов», без метафор и рифм, а на арифметическом языке?
Человек живёт в очень агрессивных окружающих средах. Это абсолютный и непреложный факт – эти окружающие среды только и делают, что пытаются уничтожить человека (для чего человек обзавёлся сперва кожей, от болезнетворных бактерий, а потом и каменным топором).
Но факт и другое: человеку не нравится жить в агрессивных средах вокруг себя. Он – как существо разумное и творческое – начинает преобразовывать адские оболочки в более терпимые к нему.
Этим путём идут к безопасной окружающей среде: когда тебе не грозит на городской улице медведь-людоед, а на рабочем месте капиталист-сократитель. Обрабатывают окружающие среды (природную, экономическую, международную, культурную и др.) таким образом, чтобы удалить из них опасность, факторы летального исхода.
Ну и что получается? Получается относительно-безопасная окружающая среда. И само по себе это прекрасно: из каннибалов, какими были первобытные люди, они превращаются в доброжелательных и отзывчивых соседей. Они не только не пытаются тебя сожрать (как раньше с ними бывало) – но ещё и (по мере роста цивилизованности) – стремятся тебе помочь, поддержать тебя.
Но именно при возникновении относительно-безопасной оболочки и проявляется та МЕГА-ОПАСНОСТЬ, которую Бахтин предлагал использовать против СССР, а Кургинян его за руку поймал. Та, которую оба условно называют «дух карнавала».
Долой поэтизм речи, друзья, говорим очень жёстко и недвусмысленно!
Речь идёт о стимулировании паразитизма в благоприятной для него среде.
Дело в том, что изначально асоциальное поведение в обществе примитивном, тяжко больном зоологической дикостью, на низших ступенях шкалы цивилизации – означало попросту смертный приговор. Если бы человек вместо серьёзной и сосредоточенной, ежедневной и ежеминутной борьбы за существование начал бы кривляться и паясничать, халтурить и клоунничать в деревне царского времени, регулярно голодавшей очень страшно – он просто убился бы о невидимую, но твёрдую стену жизни.
Для человека, перед которым каждый день остро встаёт проблема выживания – проблемы «карнавализации» не стоит. Он на грани, он перед пропастью, он одной ногой в могиле – и кривляться он не станет (а если станет – то погибнет).
Потому «люди выживания» очень и очень похвально-серьёзны. Они идиотствовать не приучены. Зато они приучены к другому: познавать и выполнять требования реальности, быть жёсткими реалистами, осознавать тождество ошибки и гибели.
«Люди выживания» вырабатывают очень и очень жёсткую мораль выживания, в которой буквально каждый шаг необычайно строго контролируется окружающими. Ведь один дурак в артели может погубить всю артель, один идиот в деревне – навлечь беду на всю деревню. «Люди выживания», не колеблясь, сжигают содомитов и еретиков, они побивают камнями отклонившихся и девиантных.
Храня очень слабый и трепетный росток (или огонёк) жизни, выживающее племя очень и очень строго к поведению каждого своего члена. Важно понимать, что для людей выживающих такой ригоризм – не жестокость, а необходимость.
Никому из «людей выживания» не приходится объяснять – почему так жёстко поступают они с любым оступившимся. Здесь – шуток в плохом смысле слова не шутят. Нарушил кодекс поведения, корпоративную этику тяжело и мучительно выживающих соплеменников – в расход. И никаких соплей. Никаких Солженицыных.
«Люди выживания» ежедневно отталкивают близкую смерть. Они в каждом зёрнышке, в каждом полене – видят последнее. И потому они никому не прощают глумления над хлебом или огнём, глумления над святынями – вырастающими из ежедневной практики непростого выживания.
Вот почему мы и говорим: в такой среде жестокость воспринимается как необходимость. Первое поколение советских людей, красноармейцев, было, с нашей точки зрения, очень жестоким. Но это вытекало из необходимости той борьбы за выживание, которую они вели всерьёз и на грани срыва.
В угнетательском обществе они прошли через такое, что современному человеку и в кошмарном сне не привидится! А потому то, что мы воспринимаем, как жестокость – они воспринимали совершенно иначе, без эмоций и сентиментальности: как очевидную необходимость.
+++
И вот они, «люди выживания», добились своего. Они овладели науками и стали строить жизнь по науке. Ежедневная будничность биологического выживания отступила. В жизни простого человека появились немыслимые ранее удобства и гарантии.
И тут происходит очень страшное в голове, моей и вашей, читатель:
То, что отец воспринимал, как очевидную необходимость, сын его, выросший на мякише и в тепле, разомлевший от бытовых удобств, начинает воспринимать, как жестокость!
Необходимость из практики не удалишь, а жестокость – по определению, удалять нужно!
И размякшие, раздобревшие люди – отказываются от практики моментальной кары отступника. Сжечь содомита? Вы шутите? Как это можно – живого человека сунуть в огонь?! И его не сжигают. А потом уже и в тюрьму не сажают. А потом уже и в психушку стесняются сдавать – чего, мол, такого? Ну, отклоняющееся поведение, ну, это его беда, а не его вина…
Если бы дерьмо «перестройки» полилось в уши тех, кто помнил дореволюционные реалии жизни – эти люди убили бы сразу, топором по лбу, причём на уровне инстинкта.
Потому что чуткость выживания, отстаивания себя и своего приплода у них ещё зоологически развита, а на угрозу приватизации они отреагировали бы автоматически, не задумываясь особо. «Тот, кто замахнулся меня убить – будет убит мной». Точка. Финал комедии – и бахтинскому карнавалу…
Но в благоприятной для человека среде, созданной трудами и умом гениев, в среде комфортной и безопасной – поневоле возникает и питательный бульон для всех паразитов и патологий человеческой породы.
Если нищий пойдёт побираться среди нищих и голодных, то соберёт мало, а скорее всего – вообще ничего не соберёт. Этих чёрствых сухарей крокодиловыми слезами побирушки не размочишь! Но если побирушка использует свои кривляния паразита в среде людей зажиточных, благополучных, не сильно жизнью огорчённых или ушибленных – то велика вероятность, что он, побираясь, соберёт больше, чем каждый из доноров его зарабатывает…
Что недостаточно разрабатывало советское обществознание?
А вот это: с повышением безопасности и комфортности жизни повышаются автоматически и безопасность/комфорт всех асоциальных (по Бахтину-Кургиняну «карнавальных») форм поведения.
Мужики в XIX веке, поймав конокрада, попросту забивали его до смерти. Жестоко, но для мужика, постоянно живущего впроголодь, конь равен самой жизни, и для него эта жестокость – необходимость.
Эта норма отношения к асоциалу ломается и трескается с ростом уровня зажиточности. С вором начинают возиться, его начинают «перевоспитывать», «понимать», «входить в положение» и т.п. И вор очень чутко понимает это смягчение, понимает, что теперь можно баловать пуще старого…
+++
О чём я говорю? О том, что написанные кровью и горючими слезами нормы старой, традиционной морали – очень и очень жёсткие. А улучшение жизни их размывает, происходит их эрозия.
Люди, которые не ощущают постоянство дамоклова меча над головой – становятся всё более и более «необязательны» в соблюдении этих норм. Мол, подумаешь! Что мы, жалости к оступившемуся не имеем?!
Эта эрозия психической основы выживания человека и народа, выработанной горьким опытом ежедневной борьбы за жизнь – идёт и сама по себе. Но Бахтин был жестоко прав: если в сытом и благополучном обществе её злонамеренно стимулировать – оно начнёт «разлагаться в тепле» быстрее и глубже.
Когда жестокость перестала быть необходимостью – то утрачивается постепенно и само понятие «суровая необходимость». Люди становятся слишком толерантны, слишком снисходительны к собственным убийцам и убийцам своего народа. Они постоянно пытаются «миловать, а не казнить» - не задумываясь об основаниях для помилования, применяя его механически, да ещё и гордясь собой: вот, мол, какие мы гуманисты!
Первое следствие такого поведения: жизнь ужесточается, удобства и безопасность пропадают (коли все враги помилованы – чему удивляться, что они гадят невозбранно?).
Человек снова из мира комфорта попадает в мир выживания. Но реставрируется ли у него автоматически представление о «суровой необходимости»? Далеко не факт! Люди не понимают причин беды, в которую попали, люди психологически отстают от реальности, продолжая умом оставаться в безоблачном мире 80-х.
Люди не воспринимают всерьёз довольно частую ситуацию реальной жизни – «или ты, или тебя». Отказываясь от активности в такой ситуации – они становятся самоубийцами, пособниками собственного убийцы. Что, собственно, и случилось в 90-е под «карнавальный хохот», красочно описанный Кургиняном.
Очень хочется, понимаете ли, и своей семье жизнь сохранить, и никого при этом не расстреливать! Чтобы, понимаете ли, и овцы целы, и волки сыты! А насколько это реалистично?
Даже сегодня далеко ещё не все осознали, на какую страшную и безысходную судьбу обрекли своих детей своим поведением в «перестройке». До сих пор многим кажется, что всё это были шуточки, хиханьки да хаханьки, локальные ошибочки выбора, легко исправляемые в режиме «демократического голосования»…
На самом деле – частная собственность имеет два очень страшных свойства:
1). Она распространяется на всё пространство, ничего не оставляя тем, кто остался за её заборами; надеяться насытить алчность собственника – всё равно, что надеяться залить огонь бензином.
2). Она как бульдог: вцепившись вашему ребёнку в горло, сама уже не в состоянии разжать челюсти. Тут не то, что никакие выборы уже не помогут – тут и ножом с топором не всегда получается их разомкнуть.
Тот, кто хапнул – стоит за хапнутое до смерти: вашей или своей.
Наши деды это понимали.
Отцы уже хуже.
А мы – совсем мозгами скисли, чтобы такое понимать.
Вы понимаете, что такое вечное рабство, униженность, второсортность ваших детей в обстановке перманентного (т.е. постоянного) ужесточения условий труда и оплаты?
Думаю, пока ещё не поняли.
Это не то, что студенческие подработки: сегодня вахтёр, а завтра в рост пошёл, уважаемым человеком стал.
Это навсегда. Навечно, из поколения в поколение, с неумолимостью кастового строя: их фамилии всегда наверху, а ваши всегда внизу. И тем, кто внизу – всё меньше и меньше дают, всё презрительнее и презрительнее кидают объедки…
+++
Кратко говоря – люди выживания научились жить, а люди благополучия – именно по причине благополучия – разучились.
«Карнавализация» по Бахтину-Кургиняну, если говорить без аллегорий – это поощрение склонностей к паразитизму и хищничеству в благоприятной для этого среде простаков, будущих жертв маньяка, прикидывающегося клоуном.
Это не о карнавале – если под карнавалом понимать весёлый праздник.
Это о мимикрии убийцы под шутника и весельчака, «своего парня» - которую, особенно на первых порах, в благополучном обществе никто не замечает.
***
Источник.